Неслучайно, только в Риме, он мог писать и думать о России

«О России я могу писать только в Риме. Только там она представляется мне вся во всей своей громаде», — Гоголь писал Плетневу, тому, который, между прочим, познакомил его с Пушкиным. Почему не где-нибудь, а именно в Риме, именно в Италии? Ну ведь не из-за любви же к хорошей обуви, страсти, от которой Гоголь не избавился до самой смерти. Если нет, тогда скажите, где найти сил сдержать себя? Как не возразить Писателю? Разве что, здесь, в России, среди бескрайности земель и душ написать об Италии? Но ведь нет ничего… сложнее. 

И все же, что сказать хотел? О чем страдал и чем хотел делиться? Сатирик, мистик и романтик, пророк, мечтатель и прозаик. Ну почему же, только в Риме, он мог писать и думать о России?

Наверное, это неслучайно. Ведь две страны уже давно и очень тесно переплелись друг с другом какими-то невидимыми нитями. Масштабности и величию России соответствует всепоглощающая атмосфера Рима, романтизм Венеции, достоинство и колорит Флоренции, гламурность Милана, пафосность Палермо, древность Сиракуз и сказочность Таормины — да что там говорить…

Об Италии нужно петь, её можно писать, о ней можно мечтать, преклоняясь перед её историей, восхищаясь её архитектурой, упиваясь богатейшим и удовлетворяющим самый взыскательный вкус, культурным наследием. Несколько раз побывав в Италии, разных её городах, тянет вернуться и проверить силу первого впечатления. В очередной раз, отбросив всяческие сомнения в том, что Италия не перестанет удивлять, возникло желание поделиться своими личными ощущениями от увиденного, услышанного и попробованного. Рука тянется к перу и фотоаппарату, хочется схватить реальность и забрать с собой, возможно, переосмыслить её заново, вспомнить, вернуться и все-таки найти её, найти эту удивительную и какую-то очень свою, Италию. 

Однажды я ощутил близость этого открытия, увидев одинокого слепого сицилийца с аккордеоном. Согретый светом фонаря он сидел… нет, не так… он летал, летал растворенный в музыке над площадью и людьми, создавая настроение и уют, даря мир и гармонию душе и наполняя прогретый за день летний воздух, свежим ароматом мелодии.

В этот момент сознание не замечало действительности, а ведь это Сиракуза — древнейший город, основанный ни много ни мало в 735-м году до нашей эры! Город, во II веке до нашей эры ставший центром многочисленных войн между римлянами и карфагенянами. Сиракуза, к которой спускаются склоны огнедышащего вулкана Этна. Город, в котором жил и был убит римлянами, Архимед. Уфф, захватило дух!

И не замечал я, что стою у стен Кафедрального Собора, построенного на месте храма Афины, остатки которого датированы V веком до н. э., а справа от меня находится церковь Санта-Лючия-алла-Бадия и цистерцианский монастырь, построенные во имя Святой Лучии — покровительницы города (по преданиям исцеляющей тех, у кого проблемы со зрением), еще в 1427 году, и что в этой церкви хранятся не только мощи святой, но и одна из самых известных работ Караваджо «Погребение Святой Лучии».

Осознание того, что слишком много Греции в этом итальянском городе пришло намного позже, читая путеводитель уже в самолете рейса «Милан-Москва», когда почему-то очень отчетливо привиделся… да не кто-либо, а именно Гоголь с его загадочной и несколько магической ухмылкой, довольный произведенным эффектом от ироничной шутки, которую в очередной раз сыграла со мной Италия, практически угостив меня Грецией. Я спохватился, как человек, забывший дома что-то очень важное и нужное ему… но было поздно. Уже все состоялось!

Возможно, и великому «сеньору Николо», как вспоминают его итальянцы, утраченная, даже на короткий миг Россия возвращалась иронией Италии и именно там ему хотелось думать о России и по-доброму смеяться над ней. А нам, наследникам Великого, все чаще думается об Италии — непостижимой и до конца не раскрытой. Бег привлекателен, пока он не обусловлен преследованием. Вот и бегаем мы в поисках утраченных смыслов — ища в России свою Италию, а в Италии — свою Россию.